Главы | 1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 | 18 | 19 | 20 | 21 | 22 |

Глава шестая

Из школы Зеф выскочил раньше меня, чтобы, наверное, взять инициативу в свои руки, поэтому выходил я на крыльцо с полной уверенностью, что он или скажет сейчас «пойдем»  и кивнет влево, или трахнет чем-нибудь по голове без всяких кивков. На драку я настроился. Я рассчитал, что для начала защищусь папкой, потом ударю ногой, благо ноги у меня длинные, а потом как повезет. Но драться буду ожесточенно!..
На крыльце Зефа не оказалось. Мы с Авгой, который следовал за мной, как секундант, сбегали за левое крыло школы - не было мишки и за воротами.
- Смылся, кажись, - предположил Шулин.
- Да?
- Кажись струхнул.
- Ты думаешь?
Мне казалось, что такое серьезно-опасное дело не может кончиться ничем. Скорее всего Зеф придумал особую тактику, расхолаживающую, чтобы налететь, когда мы успокоимся, поэтому я был напряжен и сосредоточен, да и Авга тоже. Лишь после переулка, на людной улице, Шулин усмехнулся:
- Ну, точно, трухнул!
- Да? - опять спросил я, но уже с облегчением - на людях обычно не дерутся, а если и сцепимся, то народ не даст убить или покалечить. - А чего бы ему трухать?
- Не знаю. Может моей приписки. Я ведь ему написал, чтобы он напарника подыскивал: будем, мол, двое надвое драться. А он подходит на перемене и говорит: может, вообще капелла на капеллу сойдемся, так давай, говорит, зови свою Черемшанку, а я своих позову. Я говорю: давай, только я без Черемшанки обойдусь, у меня ближе есть, в Гусином Логу. Вот он, видно, и трухнул, коридорный храбрец!
- А у тебя что, правда там кто есть? - спросил я испуганно-восхищенно, потому что о пацанах из Гусиного Лога ходили жуткие слухи: будто они и раздевают, и насилуют, и в карты людей проигрывают, то есть режут.
- По-моему, там никого и нет. Мифы Древней Греции. Уж за два-то года я бы разнюхал!
- Припугнул, значит, Зефа?
- Да так вышло.
- Забавно... А как ты-то решил драться? - удивился я внезапной Авгиной задиристости.
- А что? Думаешь, тихий, так и драться не умею! Я, брат, залимоню - эхо пойдет. Меня батя с топором такой самбе научил, что ого-го!.. Я не потому тихий. Просто я самого города побаиваюсь. Я ведь тут вроде гостя, а в гостях знаешь как - не шибко-то... Вон бог, скажут, а вон порог, и дуй в свою берлогу. А мне пока нельзя обратно, мне сперва надо - во! - Шулин сжал кулак и вздрогнул всем своим напрягшимся телом. - А сегодня, не знаю с чего, вдруг почувствовал себя маленько дома. Да-да! Ну, и решил... Да и зефовская морда больно уж постылая, ломается, как этот!..
я все понял и почувствовал к Авге странную нежность, какую, наверно, можно испытать к девчонке, и в порыве чуть не сказал, что в субботу мы с ним идем к Садовкиной на день рождения, а это значит, что он  уже вполне свой человек среди нас, но осекся. Во-первых, Авга еще не приглашен, а во-вторых, пусть он не догадывается о моем вмешательстве в это дело. И я лишь одобрительно потрепал Шулина за плечо.
А вокруг все сверкало, была теплынь, текли ручьи. Я радостно сдернул берет и распахнул куртку, как бы говоря всем: берите меня, я ваш!.. Перед сквером ремонтировали фонтан, по лужам на трехколесиках раскатывали малыши, а на скамейках осторожно, на газетках, посиживали улыбающиеся мамы и бабушки. Из школы и в школу шагали яркие, разноцветные девчонки, размахивая кто портфелями, кто сумками с надписью «Аэрофлот», а кто нес папки на «молниях», прижимая их к груди, как новорожденных. Я представил, как Валя спешит сейчас домой, вот так же болтая с подружками, и меня вдруг прямо кольнуло, я почувствовал, что Валя вот-вот позвонит мне, явится домой и тут же позвонит. Я подхлестнул Авгу, и мы побежали.
Мама закрывала квартиру, когда я по-собачьи стелясь над ступеньками, взлетел на пятый этаж.
- Мам, никто сейчас не звонил?
- Папа.
- Нет, мне.
- Тебе и звонил. Во-первых, после обеда придет дядя Гриша, отдашь ему чертежи, они у папы на столе. Во-вторых, обед готов, а в-третьих, ни шагу из дома, пока не выполнишь во-первых. Все понятно?
- Да. Как с папой?
- Следствие возобновили.
- Опять следствие?
- Радуйся, чудак. В нашем положении и это выигрыш. Почти из-за решетки выскочил. Ну, я пошла.
Я сначала проверил, работает ли телефон, а потом сел напротив него на пол, прямо тут же, в коридоре, привалился спиной к стене и стал ждать Валиного звонка, повернув голову к ходикам в гостиной. Я ничего не хотел делать, только ждать. Маятник качался чинно и деловито. Я подсчитал, что тридцать качаний дают минуту, и продолжил счет... На одна тысяча двести девяносто пятом колебании телефон зазвонил. Я рванулся, но онемевшие ноги подкосились, и я едва удержался за косяк.
- Квартира Эповых, минуточку! - хладнокровно отвечал Меб.
- Да-да! - прохрипел я, с трудом дотянувшись до трубки.
- Аскольд?
- Он самый.
- Это я, Валя!
- А-а, привет!
- Привет! Что там с тобой?
- Да так.
- А кто это басил, отец?
- Нет, мой робот Мебиус.
- Как робот?
- Ну так. Маленький, самодельный, на столе стоит и первым трубку хватает.
- Правда? Ой, как интересно!
- А что со Светланой Петровной? - спросил я, более или менее почувствовав под собой ноги.
- Все нормально, но в школу она больше не придет, пока не родит. Вместо нее уроки у вас будет вести Амалия Викторовна, наша англичанка из седьмой школы. И знаешь, что я тебе звоню? Твои пары можно теперь легко исправить!.. Но мне неловко объяснять все по телефону. Надо встретиться.
- Давай! - выпалил я. - А когда?
- Когда хочешь.
Брякнул дверной звонок.
- Минутку, Валя!
На ватных ногах, пронизанных колючими мурашками, я неуверенно подковылял к двери и открыл ее. Это был дядя Гриша, низенький, как карлик, но цилиндрически округлый.
- Здорово, Аскольд! - сказал он, улыбаясь. - Как оно? Где-то тут твоего бати чертежи. Ты в курсе?
- В курсе, дядя Гриша! - Я принес два большущих альбома. - Вот... Вы сейчас куда?
- На комбинат.
- Не прихватите меня?
- Валяй. Я внизу обожду.
Дядя Гриша вышел, а я припал к трубке.
- Слушай, Валя, сколько на твоих?
- М-м, два семнадцать.
- Выходи ровно в два тридцать! - приказал я. - Все поймешь! Живо одевайся! Пока!
Когда вырулили на проспект, я спросил:
- Дядя Гриша, можно маленький крюк?
- Куда?
- Влево.
Машина с прискоком перемахнула трамвайную линию, пронеслась мимо парка и тормознула против Валиного дома. Я только хотел попросить дядю Гришу подождать минуту-две, как Валя появилась на крыльце, в красных сапожках, красной шапочке и в сиреневом плаще. С птичьей быстротой глянув туда-сюда, она ловко перебежала по кирпичам лужу у подъезда, и тут я, выскочив из кабины, крикнул:
- Мы здесь!
- Ой! - пискнула она.
Радостным жестом, смущенно улыбаясь, я предложил ей одноместное сиденье в кабине, отделенное от шоферского теплым бугром мотора, нескладно подсадил, а сам запрыгнул в будочку, которая соединялась с кабиной окошком без стекла. «УАЗик» круто развернулся, и нас тут как не бывало.
Валя обернулась ко мне, сияя.
- Вы меня прямо как похитили!
- Джигиты!
- А куда мы?
- В глушь, в Саратов, - ответил я.
- Как здорово!
«УАЗики» безносы, вроде гоголевского Ковалева, сразу за стеклом обрыв, и дорога так рвется под ноги, что аж пяткам ознобно. Не едешь, а летишь! Дядя Гриша, низкорослость которого скрадывалась за рулем, играючи вел машину своими короткорычажными сильными руками, только успевай приноравливаться к поворотам. Меня, правда, не швыряло, потому что во мне почти не было массы, один дух, а дух, по Ньютону, не обладал инерцией. У Вали инерция была, но она чутко реагировала на повороты, лишь изредка и слегка придерживаясь за скобу. Мы попали в волну светофорных зеленых огней и неслись по городу без остановок. Вырвались на мост. Река нынче вскрылась первого мая, словно вместе с народом решила продемонстрировать свою весеннюю радость и силу, но ледоход у нас кончался быстро: день-два - и чисто, потому что выше, километрах в тридцати, стояла плотина. И лишь редкие льдины проплывали сейчас, но вода поднялась и затопила всю левобережную низину, с ее домиками, огородами и озерками.
В будочке было свое окошко, но я тянулся вперед и смотрел мимо Валиной головы.
В три ноль-ноль мы остановились у железобетонной арки, за которой, возвышаясь друг над другом и загораживая друг друга, громоздились серые заводские корпуса. Из диспетчерской вынырнул отец, очевидно, уже поджидавший машину, и помог Вале сойти. Я не рассчитывал на эту встречу и, выпрыгнув из будочки, растерянно улыбнулся и сказал:
- Пап, это Валя! А это мой папа, Алексей Владимирович, главный инженер всего вот этого!
- Очень приятно! - сказала Валя.
- Мне тоже, - ответил удивленный отец. - А я подумал, что это случайная попутчица дяди Гриши или курьер. - Мы рассмеялись. - Уж не ко мне ли, друзья?
- Нет, пап, мы так.
- Ну, то-то.
- Вас куда подкинуть?
- Никуда. Обратно мы пешком.
- Правильно! Чертежи тут? Ага, вот они! Ну что ж, гуляйте! - Он кивнул нам, втиснулся в кабину, сразу посмурев, и «УАЗик» умчался опять, видно, в прокуратуру.
Валя с живым прищуром огляделась: с одной стороны длинный решетчатый забор, с другой лес.
- И правда, глушь. А теперь куда?
- Еще глуше.

И через дорогу мы двинулись в лес, куда увиливала тропа, ведущая к невидимой городской окраине.
Шоссе шло туда далеким огибом, потому что прямо лежала глубокая лощина. Лес этот, зажатый между городом и промплощадкой, был еще нормальным: высились тут зелено-золотистые, здоровые сосны, густыми островками рос кустарник, тянуло смолистым сквознячком и насвистывали пичужки, но хворь уже привили ему: справа и слева серели в молодняке ноздреватые вороха отходов, лепешки застывшего раствора, бракованные балки и покореженные плиты - словно какие-то внеземные обжоры бесстыдно швыряли сюда внеземных объедков. Даже последние нищие сугробики-льдышки, которые песчаный грунт жадно досасывал под кустами, казались бетонными ошметками. Сквозь одно, метрового диаметра кольцо с голыми ребрами арматуры, проросла сосенка. Лет через тридцать, если свалка не задушит лес и город не поползет в эту сторону, народ подивится на окольцованную сосну.
Мы были одни.
Я думал, наша прогулка будет простой и веселой, как телефонный разговор, но уединение вдруг сковало меня. Я уже не скрывал от себя, как вчера, что влюбился в Валю и что ради нее выходил в эфир, но боялся этой влюбленности, потому что уже дважды она заканчивалась плачевно - девчонки отшатывались от меня, едва я делал намек. И понятно! Разве можно ответить взаимностью такой образине? Поэтому я решил раз и навсегда: ну их к лешему, этих девчонок! И вдруг опять!.. Теперь я знал, что надо таиться, чтобы дольше продлилась эта невесомость. И я таился, стискивая в кармане бочонок 81. Во мне билось ликование, но я подавлял его. Мне бы говорить и говорить с Валей, но я молчал; мне бы кувыркаться и плясать вокруг нее, но я спокойно брел рядом; мне бы смеяться, но я почти хмурился; мне бы не сводить с нее глаз, но я покосился на нее лишь украдкой, как на электросварку.
- Аскольд, ты уже был здесь? - спросила Валя.
- Был. Вон там маслята собирал.
- С кем?
- Как с кем? Один.
- А почему ты покраснел?
- Потому что вопрос странный.
- Сам ты странный.
Она отбежала в сторону, набрала сосновых шишек и стала кидать в меня. Пятясь, я ловил их и складывал в карман. На просеке, под тяжело прогнутыми проводами ЛЭП, мы сблизились, и я сказал, таинственно подняв палец:
- Послушай-ка!
Валя запрокинула голову и замерла. Щека ее была в десяти сантиметрах от моих губ. Я вспомнил, что почти вот так же, обманув Шулина, шустрая Любка Игошина нанесла ему оскорбительный поцелуй, и смутился.
- Шуршит, - сказала Валя.
- Ток, - шепнул я.
- Да?
- Еще минут пять, и у нас волосы выпадут.
- Почему?
- Излучение.
-Мама! - воскликнула Валя, кидаясь вон с просеки.
Я догнал ее и усмехнулся:
- Трусиха!
- Ага, трусиха! Хочешь, чтобы я облысела? Вам что, хоть лысые, хоть бородатые, а нам?.. Представь-ка меня лысую! Фу, лучше не представляй!
Некоторое время мы опять шли молча, потом я сказал, вспомнив, как считал колебания маятника:
- А у вас было шесть уроков!
- Откуда узнал?
- Вычислил.
- Ух ты! а какой был последний?
- Английский, - брякнул я наугад.
- Вот и нет! Вот и нет! - Валя захлопала в ладоши, но тут же остановилась. - Ой, Аскольд, мы же про двойки твои забыли! Слушай, у нашей Амалии Викторовны есть одна странность - ставить уличные отметки. Встретит на улице, покалякает по-английски, конечно, а потом смотришь - в журнале пятак. Мы с ней соседи, так у меня сплошь уличные отметки. Я и девчонок выручаю, кто посмелей. Если хочешь, рискнем. Правда, подучить кое что придется: всякие там фразы, диалоги, шутки. Но это пустяк! Я тебя в два счета научу! Хочешь?
- Подведу я тебя, - ответил я сдержанно, хотя у самого сердце запрыгало от радости.
- Если я возьмусь, не подведешь!
- Ну берись! - с улыбкой разрешил я.
- Все! С завтрашнего же дня!
Позади затрещал мотоцикл. Валя ойкнула и спряталась за меня. Донельзя грязный «ИЖ» обогнал нас, нырнул в лощину, но вскоре вылетел обратно: не проехал, видно. Спустившись, и мы убедились, что дно балки непролазно. Метров на десять растеклись желтые глинистые наносы, из которых там и тут торчали раскрошенные бульдозерами плахи, бревна и выступы железобетонных плит. Мы взяли правее и наткнулись на вывороченную с корнем сосну, под углом упавшую через топь. Придерживаясь за ветки, я пробрался к вершине, но до сухого оставалось еще два-три метра.
- Придется поработать, - сказал я.
- Давай.
- Это я себе говорю.
- Как себе, а я?
- А ты пожнешь плоды.
- Нет уж, Аскольд.
- Да уж, Валя! Черная, мужская работа! А у тебя и так вон сапожки затуманились, - сказал я, скидывая куртку. - Лучше погуляй, подыши.
- А ты без меня не уйдешь?
- Уйду!
- Смотри!
И она медленно двинулась наискосок вверх, а я энергично засновал вдоль трясины, собирая коряжки и таская их по сосне в кесиль-месиль. Отсыревшая кора скользила под ногами, трижды я срывался, роняя ношу, начерпал ботинками жижи и вообще забрызгался как черт на этой трехметровой гати. Но тропу настелил и опробовал - держала хорошо. Отмыв туфли снеговой водой из приямка, я свистнул Вале и задрал голову к вершинам сосен, которые неподвижно отогревались в солнечном воздухе. Я вдруг ощутил, что мы с лесом в одном состоянии - впитываем весенние соки жизни.
Валя выцарапалась из кустов, натужно волоча за ржавый корень здоровый кусок обгорелого пня.
- Вот! - сказала она, переводя дух.
- Ого! Молодец! - похвалил я, прикидывая, не сковырнет ли меня с сосны этот уже вовсе не нужный пенечек, но операция прошла благополучно, и обломок, устало брызнув, грузно чавкнул в грязь рядом с тропкой. - Ура-а!
- Ура-а! - подхватила Валя.
Мы перебрались и счастливо, точно форсировали Днепр, глянули сначала на оставленный берег, потом друг на друга: мол, каковы! Валя усмехнулась, вынула беленький платочек, послюнила уголок и, вдруг за шею наклонив меня к себе, стала протирать мой лоб. Я прямо задохнулся от этого внезапного жеста и сурово сощурился, будто недовольный, а сам таял от ее прикосновений. Знал бы, вывозил все лицо! От моего дыхания колыхались выбившиеся из-под шапочки ее золотистые пряди, и мне хотелось подоткнуть их...
- Теперь ол-райт! - сказала Валя.
- Сенкью! - сказал я ей по-английски.
- Не за что! - ответила она и другим углом платка обмахнула свои щеки.
А наверху уже кончался лес и начинался город.

Продолжение

Главы | 1 | 2 | 3 | 4 | 5| 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 | 18 | 19 | 20 | 21 | 22 |

Выход