Главы | 1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 | 18 | 19 | 20 | 21 | 22 |

Глава вторая

На бетонной площадке против нашего подъезда стоял зеленый «УАЗик» - отцовский. Значит, он дома! Уйти, сбежать! Сейчас проскочу мимо и двором - на соседнюю улицу.
- Здорово, Аскольд! - приветливо крикнул дядя Гриша, папин шофер, высовываясь из кабины.
- Здрасьте! - испугано ответил я.
- Как оно?
- Хорошо! - И свернул к подъезду.
Все нынче против меня. Даже дядя Гриша, всякую свободную минутку глотавший журнальные детективы, тут оказался без журнала.
Слева - лестница вверх, справа - вниз, в подвал. Нырнуть, что ли, туда? Посижу полчасика, погреюсь, да помыслю заодно. Гениальные это люди, строители, - подвал изобрели! Сколько тут было устроено засад, сколько пережито и развеяно страхов, сколько раз нас тут ловили разъяренные владельцы кладовок!.. Восторгаясь подвальной темнотой, теплом и запахом прокисшей капусты, я между тем бешеными прыжками летел наверх.
Открывая дверь своим ключом, я услышал телефонный звонок и бас моего робота Мебиуса:
- Квартира Эповых, минуточку!.. Квартира...
- Аскольд, возьми трубку! - крикнул из кухни отец. - Если меня, скажи выезжаю.
А вдруг из школы? Вдруг Светлана Петровна пожаловалась нашей классной Нине Юрьевне?.. У меня в желудке мигом образовался кусок льда. Я осторожно поднял трубку.
- Да...  Да-да...  Дома...  Его сын...  Робот...  Самодельный, конечно. Нет, не очень сложно...  Еще говорит, что никого нет...  Да, сейчас выезжает...  До свидания. - Я облегченно опустил трубку. В кухне звякнул стакан, громыхнул стул, и в прихожей потемнело - отец собой перекрыл кухонный коридорчик, через который только и пробивался в прихожую свет. Мама тоже была крупной, лишь от меня освещенность не менялась, точно я был прозрачным.  Я щелкнул выключателем и сделал счастливую физиономию, как и положено пай-мальчику при виде родителей. Но родители и не глянули на меня. Они были сосредоточенно-хмуры. Отец подал маме пальто, на миг задумался и стал одеваться сам.
«Уже знает!» - опять похолодел я.
- Отца-то в тюрьму садят! - вдруг сказала мама.
- Как в тюрьму?
- А вот так! - и четырьмя скрещенными пальцами мама изобразила решетку.
- Правда, пап? - ужаснулся я .
- Правда, - ответил он, выпрастывая бороду из шарфа. - Не сию минуту, конечно, но...  Дядька, с которым ты только что беседовал, это секретарь прокурора. Следствие закончилось. Получилось, что я виноват. Вот такая, брат, кирилломефодика! - Отец надел черный берет и только тут посмотрел на меня.
- Ты же говорил, что не виноват!
- И сейчас говорю. Только это надо доказать, а это не просто доказывается. Но у меня еще есть шансы, вот! - Он снял с полки толстую папку и взвесил ее на ладони.
Мать с отцом вышли.
Я замер, с болезненной тревогой прислушиваясь к затихающим на лестнице шагам, потом не раздеваясь, шмыгнул в кухню и прижался щекой к стеклу. За окном кипела метель: снежные вихри, летевшие вдоль стены вверх, сшибались с вихрями, падающими с карниза, и уносились куда-то вбок, прочь от дома...  Жизнь взрослых казалась мне навсегда решенной и устроенной, с уже отгремевшими потрясениями, которые еще ждут нас, поэтому известие о тюрьме ошеломило меня...  Класса до седьмого я не отделял себя от родителей, и дом наш наполнялся для меня счастьем, когда мать с отцом являлись с работы. Я летел к порогу, услыша долгожданное шебаршение ключа в замочной скважине, и если не кидался на шею, то приплясывал и скулил от восторга, как щенок, просидевший весь день взаперти. Теперь я не бросался к порогу, а просто молча радовался, что вот они возвращаются, что сейчас будем ужинать и только бы поменьше суетливо-дежурных расспросов, а о главном я сам расскажу. Лишь изредка, в особые моменты, меня пронизывала прежняя, слепая тяга к родителям, и я на час-другой становился пятиклассником, как вот сейчас...
Я задумчиво опустился на стул. Дзинькнул звонок, и в прихожей появился Авга Шулин в клетчатой кепке и в серой, похожей на телогрейку куртке, из которой давно вырос.
- Эп, ты один? - шепнул он.
- Один.
На цыпочках, чтобы меньше следить, Авга прокрался в кухню, жадно, но мельком оглядел неубранный стол и, дернув подбородком, вопросительно-тревожно уставился на меня глазами, ноздрями, ртом и ушами - всем, чем нужно. Полтора года жизни в городе ни капельки не изменили Авгу - та же кепка, та же куртка и та же простоватая физиономия. Первое время я считал Шулина старательным деревенским тупицей и даже издевательски прозвал его графом. Он не обиделся на кличку. Он вообще ни на что не обижался - удивительный человек, он все принимал с улыбкой, мол,  сыпьте-сыпьте, я потом разберусь. По закону Ньютона действие равно противодействию, и на него никто не обижался, а вернее, его просто не замечали. Я лишь тогда обратил на Авгу внимание, когда он однажды на «графа» ответил мне с усмешкой: «Какой я граф - графин! Кринка!» В этом были и внезапная искренность, и смелость, и проблеск ума. Не каждый отважится дать себе такую оценку. Я стал с ним больше общаться, и скоро мне понравились и его простоватая физиономия, и забавные словечки, и наивные мысли. А в этом году мы сели за один стол и подружились окончательно.
- Ты почему рано? - спросил я. - Или тоже?..
- Ну что ты! - возразил Шулин. - Спинста отпустила. Вызвала еще двух, начала объяснять, побледнела и - ступайте, говорит!
Меня это насторожило. Ведь ей нельзя волноваться! Я поднялся, пощупал кастрюлю и чайник и, хоть они были еще горячие, включил конфорки.
Авга продолжал смотреть на меня вопрошающе, ожидая каких-то разъяснений. Я понимал, что для него, который - тоже, кстати, удивительная штука! - трепетал перед учителями, у которого при виде директора подкашивались ноги и для которого даже наш комсорг Васька Забровский, или просто Забор, был властью, для него мой сегодняшний финт оказался неожиданным, потому что я не числился в анархистах.
- Шум был? - спросил я.
- Не было.
- Слава богу.
- А чего ты бзыкнул?
- Да так.
- Так не бывает. Так и чирей не садится.
- Граф, какой чирей?!
- Обыкновенный... Неужели ты из-за двойки? Из-за каждой двойки бзыкать - лучше в школу не ходить!
- А я и не пойду!
- Не пойду... Я бы тоже не ходил, да не могу - обречен учиться. Тридцать первого августа меня родили, а первого сентября уже отправили в школу.
- А я вот не пойду!
- Хм!
- Вот тебе и «хм»! - То, что я наконец выговорился, взбодрило меня. - Раздевайся! Обедать будем!.. И мой повесь. - Я кинул Авге свой плащ и стал подновлять стол.
Шулин жил у тетки с дядькой, жил впроголодь, боясь объесть их, как он сам однажды признался мне. К большим праздникам ему приходили десятирублевые переводы и посылки с салом, сушеными грибами и с лиственничной серой. Серу Авга сразу отдавал Ваське Забровскому. Васька честно делил ее и весь класс с неделю празднично работал челюстями. Дней пять после посылки Шулин отъедался, а потом опять подтягивал ремень, хотя со стороны родственников я не разу не заметил ни косого взгляда, ни обидного намека. Скорее наоборот, они вздули бы Авгу, узнай об этом. Я не сбивал друга с его чем-то и мне привлекательного принципа, но при любой возможности подкармливал Шулина.
- Садись, - сказал я, ставя на стол дымящуюся тарелку щей с мясным айсбергом.
- А-а! - крякнул Авга, потирая ладони.
- Ешь! - Я и себе налил.
Уже сунув ложку в щи, Авга замер и опять, подняв на меня полные недоумения глаза, спросил:
- Ты это серьезно, Эп?
- Абсолютно.
- А как же все-таки школа?
- Что школа? Ты ешь давай!.. Школа как трамвай: я спрыгнул, а он дальше пошел! - бодро ответил я.
- А что делать будешь? Отцу на шею сядешь?
- Балда ты, граф! Работать буду!
- Ага, в рабочие, значит, подашься! Интересно девки пляшут! Я в интеллигенты пру, а ты наоборот, как будто я тебя выдавливаю.
- Никто меня не выдавливает, - со вздохом сказал я. - А, собственно, чем плох рабочий класс?
- Рабочий класс не плох, - отозвался Шулин. - Плохо то, что я ни черта не понимаю!.. Если бы...
Звякнул телефон. Робот Мебиус загробно откликнулся. Я ринулся в прихожую, с жаром думая, что звонит Светлана Петровна - отошла и возжелала отомстить обидчику. Но это был Мишка Зеф. Он снисходительно-весело поздравил меня с моральной победой над Спинстой и велел так держать. Я буркнул «брось ты», опустил трубку и переключил тумблер на «out».
- Забор? - спросил Авга.
- Зеф, - сказал я и передал разговор.
- Харю надо бить за такие поздравления! - зло выговорил Шулин, отодвигая пустую тарелку. - Победа!.. Ты ведь не завтра собираешься бросить школу. Восьмой-то все равно надо дотягивать, тем более что осталось с гулькин нос.
- Конечно.
- Ну и вот! Поэтому тебе надо исправлять двойку, а теперь попробуй исправь!
- Ты думаешь, она слышала, как я обозвал ее?
- Еще бы! Я вон где сижу и то слышал!
- Черт! Да еще беременна!
- Двойки ставить они не беременны! - проворчал Авга, принимаясь за чай.
Некоторое время раздавалось только наше прихлебывание. Шулин щурился от чайных паров и шевелил бровями. Я думал о том, как действительно встречу завтра Светлану Петровну. Даже если я сегодня все вызубрю, что очень сомнительно, то и это не спасет меня от стыда.
Шлепками по дну стакана Авга выгнал в рот ягоды смородинного варенья и сказал:
- И все-таки, Эп, я не пойму.
- Чего?
- Мать у тебя врач, отец инженер, вон какая шишка. Все у вас есть. Учись да поплевывай в потолок, а ты куда-то вбок, как этот...  - У Шулина было универсальное сравнение «как этот», а кто - домысливай. - У меня ни фига нет, а я жму! На меня и батя с кулаком кидался, кричал, что сено косить некому, и дядька сейчас пилит, мол, куда я, бестолочь, лезу. А я лезу!.. Нет, Эп, я не хвастаю, а рассуждаю!.. Ты вот хихикаешь и называешь меня графом, а будь сейчас старое время, дореволюционное, сам графом был бы! И без хиханек! Ездил бы к нам в Черемшанку охотиться, а я бы, мужичишко, на тебя зайцев выгонял, мол, стреляйте, вашество!
Я усмехнулся:
- Пострелять я бы не против! А вот насчет моего графства ты, Авгунек, маленько загнул. Один мой дед батрачил в деревне, а второй вкалывал на каком-то паршивом заводике, так что суди, какой бы из меня граф получился!
- По дедам нечего судить. Теперь надо судить по отцам, - возразил Шулин и , задумчиво повертев стакан и лизнув сладкий край, добавил: - А вообще-то сейчас и по отцам много не насудишь. Возьми вон моего!.. Только по себе!.. И у тебя, например, все данные для графа! - заключил он.
- А у тебя какие данные?
- Я пока не разобрался, но постараюсь быть и мужиком и графом.
- Ишь ты!.. Ну, во-первых, признаюсь, если уж на то пошло, я еще ничего не решил, кроме ухода из школы, раз! Во-вторых...  во-вторых пропустим, а в-третьих, самое интересное, что именно таких рассуждений я и жду от родителей!
- А разве они еще не знают?
- Нет.
- А Забор?
- Причем тут Забор?.. Ты первый!
- Ах, во-он как! - воскликнул Авга. - Значит, слепой в баню торопится, а баня не топится!
- Растоплю! Сегодня хотел, да не выйдет, - сказал я, вспомнив семейные неприятности.
- А что во-вторых? - спросил Шулин.
- Во-вторых, ты Спиноза!
- Кто?
- Философ!
- А что, неправильно рассуждаю? - возмутился Шулин. - Вот ты мечешься, а я жизнь свою уже до половины рассчитал! Да-да! ... Удрать из деревни - раз! Удрал. Закончить десятилетку в городе - два! Заканчиваю! Поступить на охотоведа или на геолога - три! И поступлю - кровь из носа! Пусть тятьки и дядьки с колунами бегают и шумят - я вылезу!
- Молодец!
- А чего улыбаешься?
- Да так.
Авге нравилось говорить, что н удрал из деревни. Но ведь удрать, значит, от плохого и без оглядки, а Шулин, по-моему, спит и во сне видит свою Черемшанку. И чуть в разговоре коснешься деревни, он вздрагивает, как стрелка компаса близ магнита. Как-то мы ходили за его посылкой, так Авга раз пять подносил ее к носу и затяжно принюхивался - родные запахи. Так что едва ли это сладкое бегство.
И я спросил:
- А не зря ли ты удрал?
- Не зря. Для меня попасть в институт - это все равно что на Луну, - пояснил Шулин. - Стартовать из деревни пороху не хватит, да и притяжение там здоровое. А город вроде промежуточной станции: заправлюсь - и дальше. Вот я и заправляюсь сейчас. Нет, Эп, расчет верный!
- Ну, Циолковский!
- Только так!
- А ведь и у меня кое-какие расчеты своего будущего есть, - скромно проговорил я.
- Да уж поди! Голова-то у тебя - дай бог! - важно согласился Шулин, нажал кнопку на косяке, и за стеной, в моей комнате, зажужжал зуммер - так мама вызывала меня на кухню. - Видишь?.. Чудо-юдо, рыба-кит! А ты бзыкаешь!.. Вот это мне и непонятно. Не-ет, я не отговариваю, я так...  сравниваю.
Телефон опять дзинькнул.
Мебиус ответил, что дома никого нет, а я, спохватившись, что это отец может звонить за чем-нибудь срочным и важным, выскочил и перещелкнул тумблер на «in».

Выход