Главы | 1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 | 18 | 19 | 20 | 21 | 22 |

Глава шестнадцатая

Вчера мать с отцом ходили в гости, вернулись в двенадцатом часу, и я, поняв по устало улыбающимся лицам, что им не до анкет, даже не заикнулся о них да и свою не заполнил. Проштрафилось полкласса. Срок оттянули до завтра. Собравшись было корябать ответы левой рукой, чтобы обеспечить анонимность, я внезапно сообразил, что все это может написать Валя - тем более что секретов от нее у меня не было. Валя предупреждала, что сегодня немного задержится, но шел уже пятый час...  Я копался в телевизоре, который в последнее время бессовестно бросил, как и однорукого беднягу Мебиуса. Я все бросил, кроме английского. Вот и сейчас маг работал, два голоса разыгрывали на английском языке сцену в продовольственном магазине. Сначала я ничегошеньки не улавливал, а по совету Вали просто привыкал к чужим звукам, потом стали прорезаться знакомые слова: «колбаса», «цена», «чек», всякие любезности, - наконец при пятом прослушивании понял почти все и сам вклинился в разговор.
Вдруг откуда-то донесся глухой раскат.
Я выглянул в окно и обмер.
Из-за ломаного горизонта дальних новостроек, со стороны Гусиного Лога на город наползала необъятная фиолетово-синяя туча. Она еще не созрела, в недрах ее клубились и медленно перемещались первобытные массы, мелькала трусливая белизна, но синь мрачно заглатывала ее, на глазах темнея, тяжелея и угрожающе спускалась вниз.
Шулин как в воду смотрел.
Звякнул телефон. Это была Валя. Она сказала, что просит прощения за опоздание и что, если я не против, к пяти придет. Я закричал, что, конечно же, не против, поцеловал трубку и запрыгал по коридору.
На улице потемнело.
Закрыв окна и желая по наущению Авги стать счастливым, я разделся до плавок, выскочил на балкон и поднял лицо ко вздыбленным лохматым тучам.
Самая главная туча вдруг стриганула себя молнией по вздутому животу, и он кудлато-рыхло распустился до земли, прямо в Гусиный Лог - гроза началась. Я представил, с каким зверским воплем пляшет сейчас во дворе Шулин, и меня заранее пробрала дрожь.
Захлопали форточки, посыпались стекла, на балконах загремели всякие крышки и фанерки. По тротуарам и дороге, схватившись за головы, неслись отвыкшие от стихийных шалостей люди, а над ними подпираемые столбами пыли, кувыркались в очумелом пилотаже обрывки газет, полиэтиленовые кульки, тряпки. Все уносилось прочь от наступавшего ливня, как от лесного пожара, - по земле и по воздуху. Густая сеть дождя приближалась.
С избытком хватив целебного душа, я прыгнул в комнату. Часы пробили пять. Я вздрогнул - Валя! В пять она должна приехать и, похоже, не из дома - значит, без плаща и зонта!.. Через пять секунд, я уже летел по лестнице. На улице стояла шуршащая стена дождя. Водяные джунгли! По дороге, как по каналу, поток несся к Гусиному Логу. Я представил, какой там сейчас кавардак, и на миг замер перед потоком, точно с мыслью, нельзя ли остановить его. Потом напрямик помчался к трамвайной остановке.
- Эп! - раздалось вдруг.
- Валя!
Моя Валя - как я и думал, без плаща и зонтика - обрадованно юркнула ко мне под болоньевое крыло.
- Эп, молодчина!.. Ой, да ты голый!
- В плавках. Некогда было.
И как-то сразу, чтобы уютнее уместиться под плащом, мы обнялись - я ее за плечи, она меня за пояс - и пошли четырехногим безголовым существом. А дождь лупцевал нас собаками и кошками, как говорят англичане, то есть лил как из ведра, ни на минуту не ослабевая.

Мы еще ни разу не ходили вот так, тесно прижавшись друг к другу всем боком, от плеч до бедер. Мы вообще мало прогуливались, да, и, гуляя, сцепляли только пальцы. Я мельком подумал, что уж не первое ли это счастье, принесенное грозовым омовением?.. И в подъезде мы не сняли плаща, а так и поднимались - молча обнявшись и в ногу. Лишь в коридоре Валя выскользнула, а я, вдруг устыдившись своей пляжности, плотно запахнулся. Вид мой, наверно, был карикатурен - косматая голова да две худые голые ноги, - и Валя тихонько рассмеялась, но тут же обхватила меня за шею. Мои руки нерешительно выползли из-под плаща и сошлись у нее за спиной. Такого тоже пока не случалось, чтобы  в первый миг встречи мы были как в миг последний. Наши свидания всегда начинались робко и скованно. А тут, видно, гроза повлияла. Валю тоже омыло, лицо ее было мокрым, и я стал осторожно целовать его, собирая губами дождевые капли. Она не открывала глаз, а только поворачивалась, улавливая, где лягут мои поцелуи. А капли все катились и катились из волос... А когда - после тысячи поцелуев! - лоб ее, щеки и подбородок высохли, я скользнул к уху и к шее. Валя замерла, сбив дыхание, потом медленно разняла руки и, уперев их мне в грудь, прошептала:
- Эп, милый, ты замерз...  Оденься...
- Да, да, - бессильно вымолвил я, почувствовав такую слабость, как будто неделю не ел.
Взяв с дивана штаны и рубашку, я заперся в ванной и минут пятнадцать сидел под горячим душем. Сначала меня била дрожь, потом тело стало успокаиваться. От круглого зеркала, которое из-за натыканных вокруг него лепестков-шпаргалок походило на ромашку и к которому с тыла был приделан динамик, брызнули «Червонные гитары», и я стал одеваться, сильный и ловкий, как прежде.
Музыка гремела во всех комнатах: Валя научилась управлять моей механизацией. Она сидела в кресле, поджав под себя ноги и задумчиво обметая губы кончиком косы. Привычно взглянув на меня, искоса и чуть исподлобья, она выключила магнитофон и внезапно спросила:
- Эп, а что это за Лена?
- Где?
- А вот.
Валя взяла с колен измятую многочисленными сгибами бумажку и помахала ею. Это была записка, которую мне передала сегодня Садовкина. Наташка даже пожурила меня, мол, что я сделал с ее подругами - одна приветы передает, другая шлет записки. Я только польщенно улыбался. Меня открыли! Наконец-то!.. Лена писала, что вспоминает меня и даже хочет увидеть снова, и не смогу ли я прийти сегодня к шести часам в Дом спорта «Динамо» поболеть за нее: она баскетболистка.
- А-а, эта!.. Я познакомился с ней на дне рождения у нашей одноклассницы.
- Когда это?
- В субботу, когда ты стирала.
- Не сочиняй, Эп, я не стирала!
- Ну, не знаю, что делала. Ты позвонила в субботу и сказала, что мы не встретимся потому, что накопилось много дел. Неужели забыла? Вспомни!
- А-а, в субботу!.. Да-да.
- Ну и вот. А тут как раз у Садовкиной день рождения. Я хотел тебя пригласить, но...  Видишь, оставила меня одного - и сразу влюбились!
- А ты и рад, да?
- Шучу. Никто в меня не влюблялся.
- А это? - Валя опять помахала запиской.
- Так это не на свидание, а поболеть.
- Поболеть!.. А почему она Шулина не приглашает поболеть? И почему вспоминает именно тебя? - Валя опустила ноги на пол. - Эп, у вас с ней что-то было!
- Ничегошеньки!
- Но ты же танцевал с ней?
- И с другими.
- Но с ней больше, да?
- Пожалуй.
- Ну и вот!.. И целовались, да?
- Что ты! Только проводили толпой всех девчонок, и у подъезда Лена пожала мне руку.
- А другим жала?
- Не заметил.
- Ну вот! А ты говоришь, ничего не было.
- Да не было и нет! - воскликнул я.
- Эп, одно ее существование что-то да значит, - тихо и предостерегающе проговорила Валя.
- И что теперь, убить ее?
- Я сама ее убью!.. Липучки несчастные! Чуть глянешь на них - и все, прилипли!
- Да никто ко мне не лип!
- Не заступайся, Эп, я их знаю. - Она шумно вздохнула и опять подобрала ноги, отвернувшись к окну. - И что будешь делать? Скоро шесть.
- Я уже ответил, что не смогу прийти.
- Почему?
- Потому что у меня уроки с тобой.
- А если бы не было, пошел бы?
- Наверно.
- Считай, что уроков нет! - сказала Валя и поднялась.
- Ва-аля! - протянул я с улыбкой.
- Ступай-ступай, Эп! А то невежливо получается: тебя девочка приглашает, а ты отказываешься! Получается, что я тебе мешаю со своим английским.
- Это нечестно! - крикнул я.
- А утаивать честно? - спросила она тихо, но так, что лучше бы тоже крикнула.
- Я не утаивал, - бессильно сказал я.
- Ну да! Спасибо, что я записку случайно нашла.
- Случайно в золе находят или в мусорном ящике, разорванное на сто клочков! А тут целехонькое лежит на столе. Я нарочно положил на виду.
Валя умолкла, удовлетворившись, кажется объяснением, потом, пристально глядя на меня, стала медленно рвать записку - раз, два, три, следя, не блеснет ли в моих глазах паника или тень скорби. Да, эта бумажка волновала меня, и, когда я писал Лене ответ, сердце мое сжималось от жалости, что не встретил ее до Валиной эры, когда я был готов полюбить всякого, кто полюбит меня, но теперь было поздно - Лена опоздала на какие-то три-четыре дня, а эти три-четыре дня стоили мне многих лет той прежней, пустынной жизни, где были десятки дней рождений, десятки вечеров и где никто ни разу не приветил меня...  Что-то, видно, проскользнуло в моем взгляде, потому что Валя вдруг устыдилась своей инквизиторской выходки, спрятала клочки в карман и, опустившись в кресло, потупилась.
- Эп, я, наверное, дура, - прошептала она, глянув на меня снизу; я увидел слезы в ее глазах и сам, ощутив внезапное жжение под веками, присел перед нею на корточки, придерживаясь за ее колени. - Конечно, дура, - уверенней добавила она, - но я хочу, чтобы ты был только моим!.. А ты хочешь, чтобы я была только твоей?
- Хочу, - еле слышно ответил я.
- Ну и вот. Поэтому не сердись.
- Я не сержусь.
- Да? - Валя несмело улыбнулась и вытерла пальцами глаза. - А скажи это по-английски.
- Не знаю.
- Ты учил сегодня?.
- Учил.
- Тогда скажи что-нибудь по-английски.
- I want to kiss you. (Я хочу поцеловать тебя).
Я с тихой настойчивостью потянул ее к себе. Валя опустила на мое плечо руку и опять спросила:
- А ты правда не целовался с Леной?
- Правда.
- Что «правда»?
- Не целовался. Ну, как же я мог?.. И почему ты так легко говоришь это слово?
- Какое?
- «Целоваться».
- А как же его говорить?
- Не знаю, но я боюсь его...
- Ты-то боишься?.. А кто начал, а?
- Я, но...  не говорил. Я написал.
Валя посерьезнела, вглядываясь в меня с новым вниманием.
- И потом не говорил...  И даже сейчас сказал по-английски!
- Ну, ну! А я, значит, легко болтаю! Я, значит, легкомысленная болтушка, так, Эп? - Я замотал головой. - Нет, ты именно так и думаешь!.. Хорошо же, тогда я и тебя сделаю легкомысленным! - заявила она и бросила вторую руку на мое плечо. - Скажи: «Я хочу...»
- Я хочу...
- «... поцеловать тебя!»
- ... поцеловать тебя! - без промедления повторил я.
- Ну, вот, теперь и ты болтун! И мы равны!.. Ох, Эп! - легко вздохнула Валя и стрельнула взглядом через мое плечо. - А Пушкин-то подглядывает!
- Он не осудит! Он сам  это любил.
Валя осторожно подалась ко мне, и я коснулся губами ее холодных губ. И комната вдруг вспыхнула от солнечного света. Мы вскочили, как застигнутые врасплох...  Это кончилась гроза, и от освобожденного солнца с вороватым сожалением отползали последние обрывки туч.

Продолжение

Выход