1

Как мне уснуть в эту длинную,
долгую ночь?
Стонет душа, словно спрятана
в чуждое тело...
Рядом, за стенкою, спит
заболевшая дочь —
Вера, Надежда, Любовь моя,
ты заболела.
Плавает, в небе блуждая,
обломок луны.
В смутных раздумьях блуждаю
я по бездорожью...
Все обойдется!
Лишь только бы в мире войны
не было больше...
Об этом я думаю с дрожью.
Черный колодец — пространство
и время в клубок
переплелись,
и ни дна ему нет, ни покрышки.
Землю корежит и топчет
солдатский сапог.
Смотрят гнилых лагерей
неусыпные вышки.
Трупы убитых бросают на шахтное
дно.
Лижет огонь с наслажденьем
бамбук деревенек...
Чтобы связать эту Землю и Небо
в одно,
поднялся некогда прачеловек
с четверенек...
Хрупкая нить,
что ты хочешь собою скрепить —
омут безбрежный
и грешную твердь под ногами?
Жаждет душа неземного
блаженства испить.
Требует плоть насыщенья
земными ключами.
Только вот звездную песню
в себе не глуши,
даже когда будешь к плахе
жгутами привязан.
Тело, однако, всегда постоянней
души.
Душу живую терзают то чувство,
то разум.
Если в раздоре душа пребывает
с собой,
как нелегко ей ужиться с другою
душою...
Каждый твой прожитый день —
это прожитый бой.
Время не может быть малое
или большое...
Тихо в квартире.
Пусть царствует в ней тишина.
Многоэтажный мой дом
просыпается рано.
В черном квадрате окна
показалась луна
диктором лысым
с угасшего телеэкрана...
Остановилась.
Прорезались губы, глаза.
И появилась на лике беззубом
улыбка.
И полились голоса, голоса,
голоса.
И зазвучала Эйнштейна веселая
скрипка...

 

2

Проходят года. И проносятся
вешние воды.
Мое поколенье, рожденное после
войны,
отсчет начинает свой
с сорок счастливого года.
Осколки минувшего
в наши врываются сны.
Войну мы узнали
не только по фильмам
и книжкам—
по нашим дворам костылями
скрипела она,
И взгляд восхищенный
не спрятать окрестным
мальчишкам,
когда фронтовик достает ордена.
Когда вспоминает за праздничной
чаркой кого-то.
Когда седина, словно бинт,
промелькнет в волосах...
Войну мы узнали по старым
и выцветшим фото,
по долгой тоске,
затаенной во вдовьих глазах.
И в каждой семье
наступает такая минута,
когда вспоминают о тех,
кто полег вдалеке.
И вешними ветками
кажутся людям салюты.
То майские слезы
текут по небесной щеке.

 

3

Я рожден в сорок пятом,
почти в середине столетья,
через шесть дней после
взрыва атомной бомбы.
Весною в берлинском бункере
Гитлер с собой покончил.
И многим тогда казалось —
покончил с собою фашизм.
Летом над всей планетой
опять закружился пепел.
Так Хиросимы пепел
смешался с пеплом Хатыни.
Годы прошли.
Я понял,
что мы рождены на пепле.
Мы — это все рожденные
после второй мировой.
Сегодня ходят по Гамбургу
(да и не только по Гамбургу)
мои одногодки-ровесники
со свастикой на рукавах.
Воскресили портреты Гитлера
с его известным цитатником,
который носит название
циничное «Майн кампф».
Наверное, в средней школе
плохие преподаватели
преподавали историю
этим моим ровесникам.
Планета не стала уже.
Планета не стала шире.
И мы готовы борьбою
ответить на этот «кампф».

4

Планета, где твой звонкий смех?
Напалм.
Огонь.
Ракеты.
Мины...
Убийство — наивысший грех —
справляет нынче именины.
Кричат плакаты на ветру.
Конгрессы.
Митинги.
Собранья...
А в Чили мучают собратьев
по окаянному перу.
И кров горит.
И кровь горит.
И пепел кружит над планетой.
И к стенке ставят тех поэтов,
кто о свободе говорит.
Земля, судьба твоя светла
бывает в редкие моменты.
Фашизма черные дела
окрашивают континенты.
Не счесть утрат.
Не счесть потерь.
В застенках на расправу быстры.
И вновь ночные стуки в дверь
красноречивее, чем выстрел,
и стадионы-лагеря...
Как мячики, взлетают судьбы.
А судьи кто?
Известны судьи!
Они не тратят время зря.
Но правда выдюжит опять
на древней лагерной баланде —
черта заложена в таланте,
терпения не занимать.
Планета корчится от ран.
Боль Чили
в сердце не остыла.
Я верю,
есть такая сила
и крик живой:
«Но пассаран!»

5

ПАМЯТИ ВИКТОРА ХАРЫ

Убит Альенде.
Погребен Неруда.
Гитары стон — начальный зов
набата.
Она не плачет, слышите, иуды,
она поет, пророча вам расплату.
В тот день ее с певцом казнили
вместе
и с песнею последнею, любимой.
Но кто-то вновь идет во имя чести
к ответственной черте
неумолимой,
к черте последней, праведной
и горькой,
где слово правды —
вечный спутник риска...
Вот так франкисты расправлялись
с Лоркой.
Кто следующим будет в этом
списке?
Петля иль пуля — горестная мета
не раз строку живую обрывала.
Увы!
Небезопасно быть поэтом
в стране,
где власть фашиста-генерала...
Жизнь Хары,
как от «до» до «до» — октава,
и сыграна она была без фальши.
Ее ценой он заплатил за право
и после смерти
песнь продолжить дальше.
Придет неумолимая расплата
за праведную кровь седых
и юных!
Вы слышите,
доносят гул набата
оборванные сухожилья-струны.

6

Великий английский художник Уильям Хогарт в 1751 году выпустил серию гравюр «ЧЕТЫРЕ СТЕПЕНИ ЖЕСТОКОСТИ», в которых проповедовал доброе отношение к животным. В пояснении к гравюрам Хогарт писал, что, если они воспрепятствуют жестокости, он будет больше гордиться тем, что он их создатель, чем если бы он был автором рафаэлевых картонов.

 

Пусть сердце бьют слова,
как птицу из рогатки.
Глушите без оглядки!
Где хвост? Где голова?
Рубите дерева —
осины, клены, вязы.
Уж больно долговязы,
пусть будут дрын-дрова...

Ведь это дважды два:
иглой в зрачок собаке,
или бутылкой в драке
по черепу едва.

И пытка не нова:
от раскаленной спицы
признается синица
в том, что она сова.

Жестокость не права?
Так отчего ж на свете
не славит добродетель
всеобщая молва?

7

МОНОЛОГ ОЛИВЕРИО КАСТАНЬЕДЫ

Оливерио Кастаньеда де Леон — генеральный секретарь Ассоциации университетских, студентов Гватемалы, молодой поэт. Убит 19 ноября 1978 года региональной полицией. Ему было 23 года...

 

Плоть затоптана, но не вера.
Верил в Свободу и верить буду!
Фашизма коричневая химера,
я тебя распознаю всюду.
Какое лицо у тебя сегодня?
Смита?
А может быть, Пиночета?
Вид сутенера
иль хитрой сводни?
В какие лозунги ты одета?
Лиц у химеры этой немало.
Но что для истории эти лица?
Есть Никарагуа
и Гватемала,
Чили есть!
И борьба продлится!
Есть народ.
У народа — Вера!
народ не всегда китайский
болванчик.
Есть любому терпению мера,
его не заглушит спирта
стаканчик.
Риса горсть,
маиса лепешка
горький голос души не заглушит.
Баланды лагерной поварешка
смрадом своим не задушит души.
Я даже мертвый верю рассвету,
который взойдет над моей
землею.
Пусть меня нет.
Но летит планета.
Она вращается вместе со мною!

8

Какой у века нашего разбег —
календари меняем то и дело!
Земля летит уже который век!
Так миллионы лет она летела.
Хочу понять, куда летим, куда
по кругу? По невидимой спирали?
Вчера — беда,
сегодня — ерунда.
Мы — люди — никогда
не умирали.
Как ясно светят разума огни,
его нам предки сберегли
недаром.
Добро и зло бесплотны, но они
и в плоть и в кровь вошли
по капиллярам.
Рациональней стали мы, хитрей.
Дубленкой укрываемся от снега.
Так далеко шагнули от зверей,
что зверь подчас добрее человека.
Летит Земля.
История видна
в крови, в огне.
И передышки нету,
Цепь зла непрерываема.
Она
от Ирода проходит к Пиночету.
По кругу все идет.
Закон таков.
Костры из книг.
И взлеты.
И паденья...
Рим обновленный новых ждет
рабов,
а новый Вавилон —
столпотворенья...
Но если нам недаром разум дан,
то мы должны подумать о планете.
Она устала от минувших ран.
А новые да не простят нам дети!
А дети наши скоро подрастут
и станут так же поступать,
как предки.
Коль мы стволы, пусть знают
наши ветки,
что корни их в родной земле
живут!

9

Без ухищрения, без фальши,
за совесть, вовсе не за страх
рисуют дети на асфальте
в больших и малых городах.
Рисуют мотыльков и заек,
дома,
заводы,
теплоход.
Из этих маленьких мозаик
планета детства предстает.
Занятия важнее нету.
Вот кто-то папу удивил —
и канареечного цвета
заулыбался крокодил.
И, отцепившись вдруг от фалды,
без мамы сделав первый шаг,
малыш рисует на асфальте.
А что?
Нам не понять никак
такое вольное смешенье
сюжетов, красок, форм и тем!
Рисуют дети без смущенья,
и каждый то, что захотел.
Ландшафт Луны.
Хребет Памира.
Ракета.
Просто колесо...
А вот и новый голубь мира.
Так здравствуй, юный Пикассо!
Сияет солнышко на смальте,
полет — движение руки...
Рисуют дети на асфальте.
Крошатся хрупкие мелки.
Вокруг пылает разноцветье —
зеленый, красный, голубой...
Ревет двадцатое столетье
сверхзвуковым над головой...
Кружит над площадью Вивальди.
Пребудет в мире мир — пока
рисуют дети на асфальте...
Пусть праздник тянется века.
Рисуйте, дети, на асфальте!

10

ПЕСЕНКА АМЕРИКАНСКОГО
СОЛДАТА

Нас поднимает вой сирены
страшней похмелья по утру.
Он в дрожь бросает даже стены.
Поверьте, я ничуть не вру!
Но, слава богу, слава богу,
пока разрывы не слышны.
Идет учебная тревога,
и мы еще досмотрим сны.
Наш марш-бросок по крайней
мере
закончен будет на заре.
А вечерком я снова с Мери
увижусь а шумном кабаре.
И слава богу, слава богу,
что будет прожит этот день.
Идет учебная тревога,
и я покуда не мишень...
Пока вокруг родные стены,
шагаем будто на пикник.
Нам даже море по колено,
по пояс джунгли в этот миг.
Ах, слава богу, слава богу,
наш взвод останется живой.
Идет учебная тревога.
Нас учат третьей мировой.

11

Идет двадцатый век.
И ты живешь на свете.
Покуда свет горит
и в небе,
и в глазах,
не только о себе,
подумай о планете,
о чести и любви,
Отчизне и друзьях.
Идет ракетный век.
И мы в огромном мире.—
молекулы Земли
и мускулы страны.
Попробуй-ка, сыграй
на электронной лире.
Попробуй сам коснись
нейлоновой струны…
Рябиновая кровь.
Березовые ветки.
Пречистые снега.
И листопадов медь...
Ведь, может быть, за то,
что отстояли предки,
когда-нибудь тебе
придется умереть.
Любимая твоя,
подобно Ярославне,
прождет немало лет,
в твою не веря смерть...
Будь к этому готов.
Не дрогни в час свой главный
Иначе смысла нет
любить и песни петь!

12

МОНОЛОГ ГАССАНА КАНАФАНИ

Гассан Канафани — прогрессивный палестинский поэт. Погиб в Бейруте от взрыва мины, подложенной сионистами в автомобиль...

 

Палестина! Палестина!
Ты оплакиваешь сына...
Он замкнул печальный круг.
Помоги в тисках Бейрута
брата отличить от Брута,
Покажи, кто враг, кто друг...

Жизнь моя—переплетенье
света солнечного с тенью,
горестей, обид и ласк.
Мне, как высшая награда,
были прелести Багдада,
был приятелем Дамаск...

Жизнь моя текла рекою.
Только нет в душе покоя.
С каждым часом все ясней
слышу — Палестина стонет.
Я, как мой народ, бездомен.
Ствол не может без корней...
Что мне беды остальные,
если гложет ностальгия.
Говорю: терпи, держись...
Мне страданье — не страданье.
Это лишь существованье.
Жизнь без родины не жизнь...

Ат-Тахрир — Освобожденье,
это слово-наважденье
я носил и ночь и день...
Проживал я в этом мире
с меткой, словно в страшном
тире,
ведь поэт—всегда мишень.

Он родился вместе с пулей,
что до срока скрыта в дуле —
ждет нажатия курка...
Палестина, Палестина...
Мне уже не пулю в спину —
мину, чтоб наверняка...

13

МОНОЛОГ АРТУРА НОРТТЬЕ

Артур Норттье—поэт из ЮАР. В возрасте 28 лет покончил с собой, не выдержав расистских преследований...

Когда стою под дулом автомата,
вся жизнь—лишь черно-белое
кино.
Она зависит только от солдата,
ему карать и миловать дано.
Когда иду по улицам столицы,
как пулеметы, взгляды бьют
по мне.
Ведь я добыча для любых
полиций.
Я чернокож.
Я раб в своей стране.
Свобода — только оттиск
на бумаге,
которая для нужника годна,
когда моя земля — сплошной
концлагерь,
когда Освенцим — целая страна...
Нет, я не разуверился в народе.
И я все жду, когда поймет народ
бессмысленность того, что
происходит,
безвыходность всего, в чем смысл
живет.
Плевки и ругань.
Злобное витийство
день ото дня живую душу ест.
И нет самоубийства — есть
убийство.
И нет самоубийства — есть
протест.

14

Сколько, землянин, за век ты
выстрадал!
Сколько выстрадать придется
тебе?
Взрывы Рима
и Ольстера выстрелы
так и не смолкают в твоей
судьбе...
Неужель по шею мы увязнем
в косности,
во лжи и лицемерии, в пакостях
и зле?
Почему ж мы верим в братьев
по космосу
и не доверяем братьям на Земле?
Рядом с величайшими
достижениями
пухнут дети с голоду, глушит
жизни газ...
Неужель природа для
самосожжения
разумом и силою наделила нас?
Пусть порой на вещи мы смотрим
по-разному.
Много неясного скрыто во мгле.
Где-то в космосе братья
по разуму.
Братья по безумию — на Земле...

15

МОНОЛОГ ЛАО ШЭ

В 1966 году в собственном доме был зверски убит хунвэйбинами крупнейший китайский писатель-сатирик Лао Шэ. В 30-е годы Лао Шэ создал фантастико-сатиричсский роман «Записки о Кошачьем городе», в котором с гениальной прозорливостью описал все то, что происходит последние два десятилетия в Китае...

 

Средь непонятного суда,
абсурда и разбоя
стоят кошачьи города,
рычат кошачьи города,
ревут кошачьи города
и стонут под луною.
Толпа. Толпа. Толпа. Толпа...
Ни лиц, ни выражений.
Кого-то давят, как клопа,
без всяких сожалений.
Здесь счастлив тот,
кто глух и нем.
Иметь свой взгляд — излишки.
И непонятно мне — кто с кем
играет в кошки-мышки...
Забот
невпроворот с утра.
Вокруг—враги и воры!
Гоняли воробьев вчера,
сегодня роем норы...
Покорен будь своей судьбе,
Враг нации — кто ноет.
Коль есть разумный кот в толпе,
то, видно, гуманоид...
Кошачий город.
Что нас ждет?
Кому мы роем яму?
Каков исход?
Священный кот.
Цитатник.
Мяу-мяу!

16

Когда в цене насущный хлеб
и обесценен дух,
удобен только тот, кто слеп,
безмолвен, тих и глух.
Порой подкатит к горлу ком,
а к сердцу — пустота.
Такая глухота кругом!
Такая слепота!
Но если б вечно вещий дух
жил в рабстве полумер,
Бетховен точно был бы глух,
и был бы слеп Гомер...

17

Ночь на исходе.
Укрыли луну облака.
Скоро куранты на Спасской
отмеряют утро.
Поступь грядущего дня и легка
и крепка.
Хочется верить,
что мы проживем его мудро.
Хочется верить,
что разум и сила людей
в мирной гармонии
взаимосвязь обнаружат.
Хочется верить —
не будет голодных детей,
взрывы ракет
тишину над Землей
не разрушат.
Хочется верить,
что жизнь
не трава под косой,
а непрерывная звездная наша
дорога...
Мчится Земля
голубою прозрачной слезой,
в ней отражаются радость,
и боль,
и тревога...

18

Наша маленькая дочка —
самый точный наш будильник,
зазвенит волшебным звоном,
перебудит весь этаж.
По-домашнему в сорочке,
ты откроешь холодильник,
где в кувшинчике зеленом
молоко для важных каш...
И остатки сна под душем
затихают в стройном теле,
отлетают путы лени,
нас от дел не удержать.
Обнажились наши души,
сны куда-то улетели
набираться впечатлений,
чтоб вернуться к нам опять.
Черный жук электробритвы
зажужжал на всю квартиру—
это значит к нам с тобою
новый день явился в дом.
Эти утренние ритмы
так привычны стали миру.
Зайчик прыгнул на обои —
солнце
льется за окном...
Смотрит небо голубое
на безоблачное утро.
Городская птица звонко
развлекать берется нас...
Целый день потом с собою
я ношу светло и мудро
развеселый плач ребенка
и тепло любимых глаз...

 

Владимир Шлёнский

 

-----------------
OCR 2005
Александр Тумасян
www.dutum.narod.ru