Был приказ прорваться к Эльтигену
днём сквозь строй немецкого заслона. 
Командир сказал, что повезло нам, 
и поздравил нас. Взбивая пену, 
клокотало море. На причалах
от наката волн качались сваи. 
Командир сказал, что так бывает, -
и сигнальщик поднял флаг на фалах. 

Шеи пушек вытянулись к югу,
дрогнули, качнулись мачты косо -
это реверс выжали матросы, 
и земля шарахнулась в испуге. 
В этот день на рейде не клялись мы, 
уходя, вещей не завещали. 
Командир сказал: «Вернёмся к чаю!» -
и велел отправить наши письма. 

Он стоял, спокойный и угрюмый, 
молчаливый и широкоспинный, 
слушая, как напевает трюмный
песню про влюблённую рябину. 
Что он думал? Думал ли о бое, 
что придёт в горячечном ознобе, 
впившись в борт десятками пробоин, 
в пятнах крови на матросской робе, 

Или, может, видел над собою
только небо, небо голубое?
Что хотел он ? На одном моторе
мирно, не рискуя головою, 
проскочить, не встретив немцев в море, 
потому что море - штормовое?
Или, может, он мечтал у порта
вдруг увидеть их, чтоб тотчас, с ходу, 
стать «гостеприимным» мореходом
и схлестнуться, выйдя к борту бортом, 
так, чтоб флаги с чёрными крестами
падали, линяя под винтами?

...Он был ранен после первых вспышек. 
Медленно по мокрому реглану
кровь стекала под ноги. Я слышал, 
как он приказал: «Идти тараном!
По разрывам, в лоб, врезаясь строем!»
...Немцев было восемь. Наших - трое. 
Немцы шли на малом. Мы - на полном. 
Немцы шли за ветром. Мы - сквозь волны. 
С ними был их Бог. А с нами - сила. 
Он им не помог. А нас носила
яростная злоба над волнами. 
С немцами был Бог. А море - с нами...